Поняв это, я убежал. Дезертировал. Поэтому меня ждёт дома смертная казнь. Поэтому моя семья, стоящая у верхов армии, скорее всего, сейчас влачит жалкое существование – дезертиров у нас не любят. Но я не могу к ним вернуться. Знаешь почему? Я не смогу посмотреть им в глаза. Ни жене, ни сыну, ни даже отцу. Потому что мои глаза лживы, а руки по локоть в крови. Я каждый день хочу умереть, но боюсь убить себя, ведь я ещё и трус. Сейчас я считаю, что жизни куда больше достойны те парни, что спускали курок. Они хотя бы не лгут сами себе и не боятся признаться себе – они убийцы. Как ты. Поэтому ты лучше меня. И я надеюсь, ты последний мой ученик. – Авер тяжело вздохнул. – Ты переживёшь это, парень. К тому же, возможно, тебе удалось спасти десятки жизни. Вообще-то, я только это тебе и хотел сказать. Но…

– Спасибо, – слабо улыбнулся я, закуривая.

Не скажу, что причиной был иногда довольно бессвязный монолог (или исповедь?) Авера (и уж точно я не считал себя лучше его), но я немного отвлёкся от собственных мыслей. Позже я понял: этот разговор очень помог мне. Дитя другого мира, родившийся в абсолютно других условиях, никогда не думавший о том, что мне придётся взять в руки винтовку, чтобы отстаивать свою жизнь, я понял, что только в тот день я начал полностью приспосабливаться к этому жуткому и несправедливому миру. Стал настоящим его жителем. Нет, не безжалостным убийцей, тогда я им ещё не был. Я стал местным, по-настоящему. А местным слишком часто приходится убивать, чтобы сохранить свою жизнь. Иногда ты жертва, иногда охотник, это на самом деле и не важно – грань между ними слишком тонка. Убивай, чтобы жить дальше. Таков закон жизни. Я его принял.

И, чёрт возьми, готов был снова взять в руки винтовку.

– Почему они тянут? – спросил я.

– Готовятся, – пожал плечами мой собеседник. – Снимают клетки, отцепляют прицепы. Поверь, их машины – настоящие крепости на колёсах, я видел в деле такие... И чертовски рад, что тогда мне удалось сбежать в лес и спрятаться. Возможно, нас будут брать на измор. Может, пойдут на штурм сразу после рассвета. Скорее всего, второе, они видели наших снайперов в деле. Два-три дня такой осады, и штурмовать деревню уже будет некому. Да, тянуть они не будут. Но подготовиться им в любом случае надо. – Авер на миг замолчал. – Они же говорили, сколько у них людей? Ну, знаешь, они часто любят хвастать силой.

– Переговорщик сказал, что у них двадцать пять человек, – ответил я, с трудом выловив воспоминание из забитой до отказа пустотой головы. – А потом сказал, что сорок пять.

– И шесть уже мертвы... Но это не значит, что их осталось девятнадцать или тридцать девять, они вполне могли солгать.

– И какой тогда от этого смысл?

– Ну, – инструктор по стрельбе пожал плечами. – Можно предположить, что их не меньше десяти, но и не больше трёх десятков. Если бы у работорговцев осталось мало людей, они бы уже сворачивали удочки, но, когда ты ушёл, они явно готовились к штурму. Значит, их ещё двадцать-тридцать человек. Может... может и сдюжим.

– Надеюсь, – горько усмехнулся я.

Авер усмехнулся в ответ и огляделся. Вокруг никого не было.

– Теперь молчи, – сказал он, понизив голос. – Эмена и Орайя сейчас готовят дирижабль. На всякий случай, понимаешь? Пулемёт и всё остальное придётся бросить, но жизни и птичка дороже всего этого. Теперь слушай внимательно. Если дело пойдёт совсем худо, если работорговцам удастся прорваться в деревню и устроить резню, или ты увидишь, что кто-то из наших бежит с поля боя, беги со всех ног к дирижаблю. Плевать на благородство, геройство и обещания. Мы наёмники, и до этих людей нам есть дело только пока они могут платить. А мёртвые платить не могут. Понял?

– Да, – помедлив сказал я.

– Молодец. – Авер снова замолчал, будто вслушиваясь. Через несколько секунд на его лице появилась жуткая гримаса, наверное, означающая ухмылку. – А теперь пошли. Они не стали ждать до утра.

***

Мир снова сузился до размеров оптического прицела. Я водил им из стороны в сторону, пытаясь отыскать цель. И не находил ни одной.

Бронированные махины медленно двигались к воротам хутора, вскапывая гусеницами землю. Тупые носы, выкрашенные в тёмно-зелёный цвет и похожие на морды крокодилов, придавали их движению жуткую необратимость. Маленькие окна, скорее напоминающие иллюминаторы космического корабля, тускло поблёскивали толстым стеклом, кажущимся мне пуленепробиваемым. Крепкие стены хутора наоборот начали казаться мне картонными, несмотря на листы железа, которыми было обшито плохо ошкуренное дерево.

Меня на несколько мгновений обуяла жуткая паника, но я справился с ней, истерично выпустив по стёклам три патрона. Конечно же, безрезультатно.

– Алексей, жди, – зашипела над ухом Капитан. – Сейчас высунутся их пулемётчики, вот по ним и стреляй.

– А они высунутся? – буркнул я краем рта.

– Без подготовки они в бой не пойдут, слишком опасно. Если они снесут стены, а все защитники ещё будут живы, то они окажутся в ловушке. Поэтому сначала последует обстрел из пулемётов...

Её прервала первая пулемётная очередь, выпущенная из установки центрального “танка”. Я втянул голову в плечи, но, снова справившись с собой, глянул в прицел. Бесполезно, пулемётчик защищён стальным щитом, из-за которого едва-едва точит его макушка, на ней, к тому же, красовалась каска.

Стреляли уже изо всех “машин”. Защитники хутора отвечали короткими экономными очередями с башни и стен скорее для проформы – пока броня делала атакующих недосягаемыми. Я вообще не понимал, что мы могли поделать в такой ситуации!

“Делай, что можешь”, – сказал кто-то внутри меня. И я послушался.

Поворот прицела вправо. Пулемётчик соседней с головной махины досягаем для выстрела. Щелчок. Работорговец падает, пулемётная турель начинает поворачиваться вправо, открывая полный обзор люка, в котором застревает тело. Появляется вторая голова, руки, пытающиеся втянуть тело внутрь машины, но вторым выстрелом я не даю ему это сделать. В прицеле чётко видно, как голова, поражённая патроном, отдёргивается назад, а на зелёной броне расцветает отвратительный чёрный цветок из мозгов и крови. Несколько секунд ожидания, но никто больше не желает убирать трупы и занимать место стрелка.

Перед моими глазами плывут красные пятна. Я чётко вижу, где есть цель, а где её нет. Огромная красная “лампочка” где-то позади меня, она горит буквально в моём затылке. Не поворачивая головы, я понимаю – это Орайя. И, скорее всего, сейчас она сейчас ощущает меня так же. Я не понимаю, что происходит, но разбираться некогда. И в этот момент я совершенно не чувствую исходящей от неё угрозы. Значит, нужно заниматься работорговцами.

Прицел правее. Стрелять бесполезно. Резкий поворот налево. Выстрел. Труп. Смена обоймы. Прицел. Целей нет. Снова налево. Выстрел. Труп. Второй выстрел. Промах. Третий. Промах. Четвёртый. Труп. Целей нет.

Я полностью растворяюсь. Человека по имени Алексей уже нет. Я – снайпер. Моя мысль – пуля. Моё зрение – круг прицела. Движения коротки и отточены, как у робота. Винтовка – часть меня. Нет. Винтовка – это я.

Центральный “танк” уже близко, метрах в двадцати. Увлечённо пускающий очередь за очередью пулемётчик высовывается из-за щита пулемёта. И платит за это. Пуля попадает ему в каску, сбивая её, оглушённый стрелок валится назад и получает вторую пулю в грудь. Третий контрольный выстрел в голову. Смена магазина.

Со щелчком последний патрон переклинило в обойме. Инстинктивно я попытался вставить её в винтовку, но у меня не вышло. Чувство было такое, будто у меня отказало сердце. Оно просто остановилось. Я будто… умер…

Меня будто окатило холодной водой. Я снова был собой. Мои руки тряслись, а сердце билось так, словно хотело выскочить из груди. Я отпустил винтовку и трясущимися руками принялся вставлять патрон на место, но тут совсем рядом раздались три взрыва, один за другим. Оглушённый, я повалился на живот. Никогда не слышал этих звуков, но понял сразу, что это гранаты. И тут, будто подтверждая мои мысли, кто-то закричал: